Она сидит в светлой комнате. Лучи солнца просвечивают насквозь. Я люблю её больше всех на свете, она мой самый дорогой и близкий мне человек. Сутулая, согнутая к земле спинка, уже давно не изящные худощавые руки. Абсолютно белые от седины волосы, даже не верится, что когда-то они были как у меня, тёмно-русыми… На морщинистом лице выделяется гладкий кончик носика и глаза. Глаза впавшие, очень усталые, но живые, без капли безразличия. Загоревшая кожа очень бледна. Но она такая!.. Всегда везде и во всём. И нет такого слова как «некогда», она может всё! Её утро начинается много раньше моего. Прежде она жила в деревне, а я ездила в гости. У неё не было коровы, но был огромный пёс Дик – чёрный и слепой от старости. Сипло ворчал, а она говорила ему: «Ну, не гавкай!» - и давала какую-нибудь кастрюлю еды. Говорит она так, как никто другой: с глухой «г» на украинский манер. Это у неё с Воронежа – она там, в области, и родилась, и выросла, и войну… А там дубы растут, на земле желуди валяются, как наши еловые шишки. В лесу много диких груш и кабаны бегают – тоже дикие. Я и сама в той деревне была – на стене и день и ночь стучат часы с кукушкой, в шкафах лежат музыкальные инструменты и книги, в основном церковные. А в этой деревне у неё был сундук, печь с полатями, кожаный диван, перины, подушки с вышивкой крестиком, телевизор – тогда еще был черно-белый, без пульта… А по утрам в деревне она пекла хлеб в русской печке, ходила в магазин за маргарином и сладким плавленым сыром «Омичка». В очереди в магазине толпились женщины. Их было не много, но казалось иное, потому что стены магазина были слишком близко друг к другу прилеплены. На все бабские сплетни всегда отвечает: «Пхахаха!» - точно так, как написано, только громко, чётко и настолько эмоционально, что порою кажется, что это искусственный смех. Но она правда так смеётся. Иногда в деревню приезжали кино показывать. Индийское, на большом экране, за 5 руб. для взрослых, 3 – детям, а таких ребятёнок как я – бесплатно. Она меня приводила, и мы переживали за Зит, Гит и прочих героинь… Летом, весной, осенью, пока солнце не сильно жарило, ходила в деревне в лес – то по черемшу, то по папоротник, а потом клубнички, чернички, лисички… Всё сама, на себе. Соберёт сама, переберёт, до райцентра довезёт да продаст на рынке. А иногда и к нам приезжала собрать ягоды, на горе возле дома нашего. И прямиком на рынок – это чтоб везти не нужно было. Помню, мне тогда и четырёх лет не было, заходит она, вся промокшая – на улице гроза – с ягодой в ведерочке. Отогреваясь чаем и пледом, рассказывает: «Вышла я на гору, ягоды собираю, и как ливень хлынул… Молния, гроза… И как прямо передо мной ударит! Думала уж не выйду… К дереву отбежала да там переждала» …А я, глупая, сидела на ее коленях, прижавшись, не отпуская. И жилки на шее трогала, а мама ругалась, что надоедаю… Как она всё успевает? В доме порядок всегда, в огороде ни травинки лишней и постирано всегда, кушать сварено, варенья наготовлены, и уроки сёстрам поможет сделать, и на лавочке семечки пощелкает - не представляю… Дети её всё время ругают, мол, зачем столько много работаешь – скажи, попроси – мы поможем. Но она никогда ничего не просит. Скорее, от того у неё такая согнутая спина. Никому она не жалуется, но иногда я слышу как она, шепча, причитает, может молитвы читает. Она очень добрая. Некоторые, чтобы показать свою доброту, прикармливают собачек, кошечек, другие еще что-нибудь делают… Она ничем этим не занимается. Само всё выходит. И это не значит, что при общении она всё время сюсюкается и улыбается… Нет. Просто всё у неё идёт поистине из души, настоящее. Трудолюбивая, привыкшая работать с детства, идёт по жизни гордо. Годы не жалеют её. А она про всё: «И при Сталине жить было не плохо»… Повидавшая немало горя, кажется, будто она уже со всем смирилась, но лицо непоколебимо. Когда потеряла своих брата и сына, было страшно за неё. Она – с заплаканными глазами, ноги её не слушались, качало из стороны в сторону – пока никто не видит. Но при детях хваталась цепкими руками за дверные косяки, чтоб не волновались. По ночам задыхалась, открывала глаза и видела комнату, полную чёрных собак и кошек. Но она всегда сильная, всё вынесет, любых собак прогонит. В голове моей часто крутится колыбельная, которую когда-то пела мне. Теперь-то нет таких напевов, и дело не в словах, но в голосе. Напевный, с легатой: …А и сон, и дремота У Аниты в голова. Алю-ли-лю-ли-лю-ли Прилетели голуби. Стали птички ворковать, На Аниту сон нагнать… Мама так петь не умеет. И никто так не умеет – только она одна. И услышать, как она это поёт можно, когда укладывает двоюродную сестру. Ей хочется делать приятное другим, но она, как бы, старается не подавать виду. Сколько старания и тепла вкладывается в её вязаные носочки – самые мои любимые, в блины и булочки. А бывает, подойдёт, сунет в руки денежку и отходит. Отдаёшь ей обратно – ругается, сердится. Брать неловко, а ей обидно, мол, подарок брать не хотим… А потом она переехала в нашу деревню. Приходит в гости, и будто светлее становится. Посмотрит, как я делаю уроки, и, глядя на почерк, скажет: «Как ты пишешь-то! Старайся! Как у неряхи какой…» А я улыбаюсь – приятно от неё слышать. Потом с мамой «наедут» на меня по поводу того, что учиться надо. Я скажу что-нибудь вроде, что стихи учить не умею. А она расскажет любое стихотворение по памяти, безо всякого повторения. Я удивлюсь, откуда она знает, а она скажет, мол, в школе хоть всего и семь классов, да училась. И читать любит. Больше всего сказки русские народные, да и вообще сказки. Я, наверное, поэтому больше всего их и люблю. Прочитаю книжку, потом она у меня берёт. Включит она телевизор (как сама говорит – «телевизер») и ругается или хохочет. Только очень искренно переживает всё, очень эмоционально и громко так! И слышно: «Пхахаха!», «Совсем обнаглели!», «Ага! Так-то…», «Конечно! Прям-таки и поверим!». Или вот рассуждает на тему подкупа избирателей: «Мне б пришёл кандидат, предложил за деньги за него голосовать. Я б денежки-то взяла, а голосовала за кого хочу. Там же никто не видит, за кого я галочку ставлю». Весёлая… Бывает, даст слабинку, слезку пустит, выговорит всё что накипело, потом снова копит – такая…. Получила орден «За материнство». Семерых детей всё-таки воспитала. Мы были очень за неё рады. Она давно заслужила. Честно говоря, мне всегда обидно, когда её вниманием обделяют. А заслуг-то у неё не мало – и на фронт хлеб в войну носила, окопы копала... Только вот почему-то на праздничные концерты не ее приглашают… Много историй она рассказывает мне. И про то, как у нее, еще у маленькой, закрылись какие-то клапаны, и она не могла вдохнуть воздуха. В доме раскрыли все окна и двери, но не помогало, а потом само уж отпустило… И про то, как её прабабушку замоталась дома - болел кто-то - опоздала на работу минут на 15 – барин до смерти избил (крепостное еще было). И много еще разного. Или мало? Приду к ней в гости. Она начинает заставлять чай пить (откажусь - обижается). Подбегу, чмокну её в щечку. Кожа у неё такая нежная, бархатистая, тоненькая… Она смотрит на меня – в глазах удивление. А я счастливая такая!.. Я уже подходила к дому, звонит мама: «Иди скорее домой! У нас гости!». Побежала, быстро перебирая ногами, радостная: «Бабушка! Бабушка пришла!». Коснувшись ручки двери, тихонько сползла на холодный пол со слезами… Бабушке уже почти четыре года 80 лет…
Категория: Мои статьи | Добавил: mi-rastem (14.03.2011)
| Автор: Анна Канзычакова
